В июле 1977 года войска Сомали вторглись на, территорию Эфиопии. Армия Сомали насчитывала 250 танков, сотни артиллерийских орудий, 12 механизированных пехотных бригад, более 30 современных самолетов. Благодаря внезапности и большому количеству боевых средств сомалийские войска за несколько месяцев смогли захватить значительную часть района Огаден, город Джиджигу, важные стратегические пункты: узлы дорог, горные перевалы. Город Харэр был окружен с севера, юга и востока, а к Дыре-Дауа сомалийцы подошли очень близко со стороны железной и грунтовой дорог, ведущих из Джибути в Эфиопию.

В северной части Эфиопии – Эритрее, выходящей к Красному морю, положение было не лучше. Сепаратисты, вот уже 20 лет борющиеся за отделение провинции от Эфиопии, перешли в наступление, окружили столицу Эритреи – Асмэру. Неспокойно было и в других районах страны, Аддис-Абебе. Режиму Менгисту Хайле Мариама угрожала серьезная опасность.

(Информация к размышлению) «Западная пропаганда пытается исказить суть эфиопско-сомалийского конфликта. Широко распространяя выдумки сомалийской пропаганды, на Западе в последнее время усиленно пускают в ход измышления об «участии» неведомых кубинских и советских воинских частей в боях в Огадене.

– Я должен совершенно категорически заявить,– сказал полковник Мулату, – что никаких советских или кубинских военных формирований в Эфиопии нет. Ни кубинские, ни советские граждане в боях участия не принимают. Мы получаем помощь от социалистических стран, солидарных с нашей революцией. В стране есть технические специалисты и медицинский персонал, помогающий обороне, экономике в здравоохранению Эфиопии, но войну против захватчиков ведут эфиопский народ, его армия и никто больше».

(Газета «Правда» 15 февраля 1978 года).

У меня в руках только что процитированная газета. Мы сидим в заваленной письмами, со следами бесконечных ремонтов, редакционной комнате и разговариваем с человеком, которого, судя по той давней публикации, в Эфиопии не было и быть не могло. Но он там был, воевал и даже получил за ту войну орден Красного Знамени, впрочем, с изящной формулировкой «За образцовое выполнение служебных обязанностей».

Николай Федорович Олещенко, генерал-майор запаса. Фронтовик. Отец погиб в декабре 1941-го под Москвой, а в августе следующего года призвали сына. Окончил артиллерийское училище, воевал на Калининском фронте, Прибалтийских. После войны командовал батареей, дивизионом, полком, артиллерией объединения.

– Николай Федорович, как вы попали в Эфиопию?

– Сразу после Нигерии. В Нигерии я был с официальной военной делегацией, которую возглавлял генерал армии Павловский. Перед нашим приездом произошел военный переворот, как тогда говорили, прогрессивный, и надо было наводить мосты. Была у нашего визита и более прагматическая цель: нигерийцы покупали у нас боевые самолеты, а мы, артиллеристы, хотели убедить их в преимуществах наших пушек, то есть расширить поставки оружия.

Прилетели мы домой, как сейчас помню, 20 ноября 1977 года, и я сразу сел за отчет. Прошло четыре дня, отчет я написал и уже было намеревался приступить к своим непосредственным обязанностям, как вдруг меня вызывают к командующему ракетными войсками и артиллерией сухопутных войск маршалу артиллерии Георгию Ефимовичу Передельскому, и он мне объявляет, что вечером я должен вылететь рейсовым самолетом в Аддис-Абебу и поступить в распоряжение генерала армии Петрова, возглавлявшего в Эфиопии оперативную группу Министерства обороны СССР по оказанию помощи правительству этой страны в отражении агрессии Сомали.

Мягко говоря, это было для меня несколько неожиданно. Тем более я не очень ясно себе представлял, что там, в Эфиопии, происходит.

– А вы могли отказаться, сославшись, скажем, на нездоровье? Ведь всего четыре дня были дома.

– Что вы! Как же я мог отказаться?! Я же профессиональный военный, а армия – не самое лучшее место для дискуссий. Есть приказ, его надо выполнять. Вот и все.

– Ну хорошо. А почему выбрали именно вас?

– Это объясняется просто. Сначала должен был лететь мой однокашник по академии генерал-майор Виктор Петров. Но на оформление требовалось время, а накануне нашего разговора с Передельским из Аддис-Абебы начальнику Генерального штаба позвонил Петров и сказал, что по обстановке срочно нужен артиллерийский генерал. Стали думать, а тут я: прошел все прививки от чумы до желтой лихорадки, имел медицинский сертификат, и нужна была только виза посольства Эфиопии, что, как вы понимаете, дело нескольких минут. Потому и выбрали меня.

Я, выйдя из кабинета начальника, позвонил жене, сказал, чтоб собрала чемодан, все то же, что и в Нигерию, только без военной формы.

Ехал я на неделю-две, а пробыл там в первый раз более полугода.

– И что было дальше?

– Дальше был сумасшедший день. Надо было подготовить для работы инструкции, пособия, приборы, пройти инструктаж у Ахромеева, тогда он был первым заместителем начальника Генерального штаба. Словом, домой я заскочил на несколько минут, схватил чемодан – и в аэропорт.

Первое, что бросилось в глаза в Аддис-Абебе, – изрешеченные пулями портреты Маркса, Энгельса и Ленина. В городе постоянно шла стрельба, все важные объекты охранялись армией. И, помню, тогда я подумал, что информации, публикуемой в наших газетах, – грош цена.

Обстановка в те дни была очень сложная. Сомалийские войска углубились на территорию Эфиопии на 400-500 километров – это на востоке. На севере и северо-западе активно боролись с режимом сепаратисты. Нелегко было и в Аддис-Абебе. И правительство принимало меры, которые нам казались откровенно .жестокими. По утрам, когда мы ехали в миссию главного военного советника, видели кучи трупов па площадях, рынках, у церквей. Наши сопровождающие объясняли, что это контрреволюционеры и что руководство Эфиопии использует наш опыт, на белый террор отвечает красным. Мы же при встрече с руководством страны пытались внушить, что метод этот – опасный, могут пострадать, и страдали, невинные люди. Когда начинается террор любого цвета, уже не разбираются.

– Николай Федорович, с чего вы начали свою работу в Эфиопии? Каковы были настрои, боевая подготовка эфиопской армии? Какую роль играли кубинцы?

– Традиционно, еще с императорских времён, военную помощь Эфиопии оказывали американцы. Техника была в основном из США, специалисты тоже, и военное образование большинство кадровых эфиопских офицеров получило в Америке. Это нам помогло, так как переводчиков с местного амхарского языка в Союзе оказалось мало, приехали в основном «англичане». Это что касается проблемы общения, обучения.

А начинали мы с того, что срочно организовали школу артиллерийских сержантов в одном из городков, стали сколачивать подразделения, части. Нелегко это было. С Кубы прибыли добровольцы, и части получались смешанные: офицеры и сержанты – кубинцы, рядовые – эфиопы.

– А насколько кубинцы были добровольцами, Николай Федорович?

– Честно говоря, не знаю. Они себя называли «бойцы-интернационалисты», все были профессиональными военными, хотя приезжали порознь, в «гражданке». Вскоре выяснялось, что многие служили на Кубе в одной части, дивизии.

– Как можно оценить наяву военную помощь Эфиопии? Насколько она была действенной?

– Хм-м, интересный вопрос. Мое глубокое убеждение, что, если бы в Эфиопии не была наших советников и кубинских добровольцев, война была бы однозначно проиграна.

Я не знаю, как и чему их учили американцы, но, когда мы ознакомились с обстановкой, стало ясно: тактически войска обучены слабо, оперативным искусством командиры самых высоких рангов не владеют. Что же это за война, в самом деле! Эфиопская армия занимает оборону в линию, распыляя силы и средства. Сомалийцы, концентрируя войска на направлениях главного удара, легко взламывают оборону, берут обороняющихся в клещи, при необходимости окружают, создавая «мешки» и «котлы».

Кроме ошибок чисто военных, был полностью исключен фактор внезапности в действиях эфиопской армии. Осведомленность противника обо всех наших планах была просто поразительной. Стоило, скажем, на совещании, где присутствовали офицеры штаба фронта и министерства обороны Эфиопии, объявить о планах очередной операции, как противник немедленно принимал контрмеры. Поэтому нам пришлось все операции планировать самостоятельно и объявлять решение только накануне.

– А как воевали эфиопы?

– По-разному случалось, и героизм проявляли, и малодушие, тут вряд ли можно делать выводы за всю армию. Воевали они странно, это точно. Нам было дико, что танки и пехота во время артподготовки не шли на противника как это положено, а начинали движение только после окончания стрельбы. Все артиллерия уничтожить, естественно, не могла, и оставшиеся огневые средства противника наносили наступающим войскам большие потери. Лучше действовали кубинцы, но были случаи, когда и они не проявляли активности. Наступление замирало.

– И как же вы поступали тогда?

– Толкали войска перед собой! Генерал армии Петров выезжал на поле боя на машине, причем не на танке или БТРе, на обычном «джипе», мы, разумеется, с ним рядом, и увлекал пехоту, как принято говорить, личным примером. Остановить Петрова было невозможно. Помню, тогда в одной из операций погиб мой помощник – советский военный советник при командире артиллерийского дивизиона. Дивизион замешкался с выходом на боевые порядки, я тотчас доложил по раций об этом Петрову, на что он мне ответил в таком духе, что мы все можем погибнуть, а свои задачи должны выполнять. Вообще Василий Иванович проявил себя не только талантливым военачальником, но и человеком редкого личного мужества. Требовательный был до предела. У меня в архиве сохранилась радиограмма за подписью Петрова. Вот ее текст: «Сегодня, к исходу дня, чтобы Данан был взят и вы об этом доложили. Следуйте сами с 3 бр. сн (бригада спецназначения). Петров». И, как вы понимаете, город Данан мы взяли, правда, не к исходу дня, а к обеду следующего, и то благодаря нашей настойчивости – командир эфиопской бригады, ссылаясь на то, что не подошла пехота (бригада была парашютно-десантной), что нет карт, продуктов, проводников, вообще отказывался наступать.

– Николай Федорович, говоря о том, как воевали эфиопы, вы ничего не рассказываете о сомалийцах.

– С Сомали – это особая история. Буквально до начала агрессии и соответственно нашей помощи Эфиопии, с Сомали у нас были прекрасные отношения. Почти пятнадцать лет мы поставляли туда оружие, многие офицеры, в том числе и старшие, окончили наши училища и академии, советники в войсках были тоже наши. А потому воевали сомалийцы по всем правилам, по советским боевым уставам.

Кстати, когда мы занялись организацией сопротивления сомалийской армии, то из Москвы были вызваны для консультации специалисты, буквально за неделю до этого высланные из Сомали. Они рассказали нам о сильных и слабых сторонах противника, о том, примерно на каких направлениях какие войска действуют. Это здорово нам помогло.

Хотя, если честно, и тогда, и сейчас не дает мне покоя одна мысль: чем же думали в МИДе, когда сначала мы «дружили» с Сомали, а потом, вдруг «задружили» с Эфиопией? Знаете, бывало очень обидно прыгать, как зайчик, под разрывами снарядов сомалийской артиллерии и знать при этом: по нам стреляют из советских пушек, снарядами, сделанными на советских заводах советскими, рабочими, люди, которых мы научили стрелять. Слава Богу, что мы не успели поставить в Сомали дальнобойные реактивные системы. У них были всего одна батарея и четыре установки реактивных минометов «Град», а боеприпасов к ним – кот наплакал. Эти системы им продали для обучения, а основная партия была. завернута уже в пути и разгружена с кораблей в Эфиопии. Еще бы несколько дней, и нам бы пришлось туго.

Повезло и в том, что в первых боях сомалийцы понесли значительные потери в летном составе, по аэродромам были нанесены авиационные удары. Поэтому их самолеты нам почти не досаждали. Наши советники знали схему расположения сомалийских ПВО, и эфиопские, и кубинские летчики успешно наносили бомбовые удары по аэродромам, скоплениям живой силы и техники.

В конце января, контратакуя в направлении главного удара противника, войска продвинулись на десятки километров, и угроза взятия Харарэ была снята.

В начале февраля наступление было продолжено, а к концу марта боевые действия в Огадене практически завершились. Мы получили задачу подготовить предложения по дислокации войск, отрекогносцировать районы прикрытия границы. Мы уже знали, что следующей нашей задачей будет борьба с сепаратистами в Эритрее. Кубинцы, кстати, в этой борьбе участвовать отказались. Они встали гарнизонами на востоке – на случай повторения агрессий и недалеко от Аддис-Абебы, чтобы поддержать правительство, если будет предпринята попытка военного переворота. В тех краях это дело обычное. А мы, как всегда, лезли во все дырки затычкой.

– Николай Федорович, боевые действия закончились. Территорию Эфиопии вы помогли освободить. И по домам?

– Домой сразу улетел только Петров – он тяжело болел. Мы. все переболели амебной дизентерией, заболел ею под конец войны и Петров, хотя очень остерегался. Да и как было не заболеть? В горах вода кипит при 80 градусах, микробы не убиваются, а пить-то хочется. И так жили впроголодь. Бывало, по две недели ничего, кроме югославских сардин и галет, не было. Спали на фронте в кабине или кузове машины, лицо обгорало до язв, все были покрыты красной пылью – там краснозем. И очень мучила жара. В Аддис-Абебе климат еще божеский, хоть вечером прохладно, да и днем можно спрятаться. А на, фронте – куда спрячешься? И нет спасения ни днем, ни ночью. Январь, кажется, а кругом желтый песок и безжалостное солнце.

Так вот, Петров улетел, а мы остались. И, как в награду за все перенесенные мучения, поселили вас в бывшем императорском дворце. Роскошь неимоверная, кругом фарфор, хрусталь, золото. У дворца – зоопарк с леопардами, обезьянами, страусами.

Прислуга та же, что и при императоре. А директор дворца – генерал.

Но это дворец, а в целом же страна нищенская, масса бездомных, дети почти не учатся, а уже с семи-восьми лет зарабатывают на жизнь: чистят сапоги, носят, лотки. Деревень как таковых нет, стоят хижины или сараи из веток, и никаких, естественно, бытовых удобств. Самые лучшие строения – это школы, но и школы типа большого сарая, где, кроме парт, – ничего.

Понежились мы в императорском дворце, а 25 апреля 1978 года улетели рейсовым самолетом в Москву. Накануне отлета министр обороны Эфиопии устроил прощальный вечер в ресторане, где, кроме него, были и другие высшие военные чины. Министр сказал, что орденов в его республике еще нет, и нам вручили национальные сувениры.

Встреча в Москве была радостной. Вскоре мы узнали, что Родина оценила наш труд, меня, в частности, наградили орденом Красного Знамени, хотя представляли на орден Ленина, Петрову дали орден Ленина, а представление было на Героя.

После этой командировки я еще пять раз был в Эфиопии, последний раз в 1984 году, в составе официальной военной делегации, в форме. Делегацию возглавлял Маршал Советского Союза Петров.

– Скажите, Николай Федорович, вы давали подписку о неразглашении того, что увидели в Эфиопии?

– Нет, не было подписки, во я и сам понимал – лишние разговоры ни к чему, хотя, конечно, всему миру было известно, что в Эфиопии воевали советские специалисты и кубинские подразделения.

– И последний вопрос: как вы относитесь сегодня к той командировке в Эфиопию?

– Так же, как и в 1977 году. Я выполнял свой долг, Я получил задачу и как военный человек обязан ее выполнить. Никаких рассуждений: надо – значит надо.

Конечно, спустя годы я не могу ве думать о недальновидности тех, кто проводил политику Советского Союза. За ошибки правительства мы расплачивались жизнями. Но я не политик, я военный, пусть и на пенсии. Мы ве принимали решений, мы выполняли приказы нашего правительства. И если сегодня оценка нашей тогдашней военной помощи Эфиопии, Анголе, Сирии, Египту, всего не перечислишь, изменится, я все равно уверен: к солдатам и офицерам, которые действовали на разных фронтах междоусобных войн в Азии и Африке, надо относиться с уважением. Это были смелые люди, и воевали они умело.

 Автор А. Крайний, Газета «Комсомольская Правда» за 14.08.1990 г.

 Первоисточник http://otvaga2004.ru/

Источник: http://topwar.ru/