Репрессии 1937–1938 годов часто называют одной
из главных причин трагедии первого года Великой Отечественной войны. События
первого военного лета имеют свое объяснение в плоскости стратегии и
оперативного искусства. Однако априори отбрасывать все версии было бы ошибкой.
Попробуем разобраться.
Бравый полковник
Писатель Константин Симонов оставил одно из
самых ярких и пронзительных описаний первых дней войны. Он был непосредственным
свидетелем происходившего и своими глазами видел катастрофу отступления и
торопливого сколачивания отрядов из случайно оказавшихся под рукой бойцов и
командиров. В одном из очерков Симонов пишет: «Душой и сердцем людей,
собравшихся в лесу под Борисовом, оказался маленький полковник, ехавший со мной
в поезде».
Через несколько строк перед нами предстает
образ решительного и хладнокровного командира: «Полковник вел себя так, как
будто ничего не случилось, как будто у него под началом не самые разные,
никогда не видавшие друг друга люди, а кадровый полк, которым он командует уже,
по крайней мере, три года. Он спокойным, глуховатым голосом отдавал приказания.
В этом голосе слышалась железная нотка, и все повиновались ему».
Полковника-танкиста, о котором написал
Симонов, звали Александр Ильич Лизюков. 24 июня 1941 года он выехал из Москвы в
Барановичи, в штаб 17-го механизированного корпуса. Однако до Барановичей
полковник не доехал — поезд остановился 26 июня в Борисове. Симонов не знал,
что лишь волею случая Лизюков оказался в Борисове во главе группы незнакомых
друг с другом людей. Он в эти же дни мог сражаться там, у границы, и делать все
для того, чтобы танки с крестами до Борисова просто не дошли… В феврале 1938
года Лизюков был арестован и освобожден только 22 месяца спустя, в декабре 1939
года.
«Приятны, но не
талантливы»
Тезис о прямой связи репрессий и катастрофы
1941 года неявно исходит из предпосылки, что до 1937 года в Красной Армии было
все хорошо и лишь репрессии привели к катастрофическому падению качества
комсостава.
В 1933 году немецкая разведка оценивала советские
Вооруженные Силы следующим образом: «При своем численном превосходстве Красная
Армия в состоянии вести победоносную наступательную войну против своих
непосредственных соседей на Западе (Польша, Румыния)». Вместе с тем
констатировалось, что командный состав еще далек от совершенства: «До сих пор
армия страдает тем, что, начиная от командира взвода и кончая командиром полка,
командир не является еще полноценным.
В своей массе они способны решать задачи
унтерофицера. Несмотря на все мероприятия, проблема о командире Красной Армии
еще не разрешена».
Таким образом, еще до репрессий потенциал РККА
оценивался невысоко. Если иностранцы
могли судить о Красной Армии по косвенным признакам, то высшее военное
руководство располагало куда более цельной картиной.
Нельзя сказать, что эта картина радовала глаз.
На заседании Военного совета при Наркоме обороны 13 октября 1936 года сам
начальник Управления боевой подготовки маршал М. Н. Тухачевский говорил:
«Далеко не все обстоит так, как должно обстоять в условиях современного боя». Далее
он конкретизировал это утверждение: «Наши школы до последнего времени готовили
недостаточно квалифицированных лейтенантов… Многие командиры, недостаточно
подготовленные для того, чтобы получить звание лейтенанта, это звание получили».
Недавно назначенный на связанную с боевой подготовкой должность Тухачевский был
вынужден констатировать, что «культурного командира» удастся вырастить в лучшем
случае к 1940 году. Немало нелестных слов из уст маршала прозвучало в адрес
уровня подготовки войсковых соединений. Это касалось, в частности,
взаимодействия пехоты и танков, а также разведки.
Причем даже лучший Белорусский военный округ
Уборевича в этом отношении не блистал, как показали недавние учения.
Большие маневры, надо сказать, были знаковыми
событиями середины 1930-х годов. Маневры Киев ского округа в 1935 году и
Белорусского округа в 1936-м были ориентированы на иностранных гостей. Нужно
было произвести на них впечатление ввиду наметившихся союзнических соглашений. Поэтому
свои действия на учениях красные командиры загодя репетировали, оставляя мало
места собственно боевой учебе и умению принимать решения.
Однако даже в таких тепличных условиях
проявили себя все те же проблемы с боевой подготовкой. Нарком обороны Ворошилов
позднее высказывался о «больших маневрах» следующим образом: «Я разрешил
провести такое репетированное учение, а потом показать иностранцам —
итальянцам, англичанам, французам. Это была моя установка и установка
начальника Генерального штаба. Но беда вся в том, что вот это репетированное
учение было проведено возмутительно плохо, скверно; оно было сорвано».
Также нельзя сказать, что выдвинувшиеся в
период революции и гражданской войны военачальники отличались какими-то
исключительными способностями. Визиты иностранцев позволяют нам оценить
ситуацию со стороны. Британский генерал Уейвелл по итогам посещения осенних
1936 года маневров РККА дал характеристику ряду высших руководителей Красной
армии. Уейвелл писал: «Начальник штаба маршал Егоров, хотя и достаточно приятен,
но не производит впечатления сильной или талантливой личности». Его же
британский генерал характеризовал как «удовлетворительного в качестве
номинального руководителя». А. И.
Егоров, напомню, был арестован в марте 1938
года и впоследствии расстрелян. Маршал Ворошилов заслужил от Уэйвелла
характеристику «энергичного и способного». Однозначно положительное впечатление
произвел лишь командующий Белорусским округом Уборевич «как человек, своим
дарованием превосходящий средний уровень».
Парадоксально, но факт
Однако возникает логичный вопрос: если и до
репрессий не все было благополучно, то в какую же пропасть рухнула Красная
Армия после них?
Здесь нужно, прежде всего, понять и оценить
действительные масштабы арестов и увольнений.
Чаще всего говорят о 40 тысячах
репрессированных командиров.
Характерное высказывание звучит примерно так:
«Считается, что в предвоенный период репрессировано 44 тысячи человек
командного состава, свыше половины офицерского корпуса». Иногда называются и
большие цифры. Так, А. Н. Яковлев писал: «Более 70 тысяч командиров Красной
Армии были уничтожены Сталиным ещё до войны». Заметим, «уничтожены» то есть
погибли.
Что же говорит опубликованная на данный момент
статистика? На 1 января 1937 года общее число командно-начальствующего состава
Красной Армии составляло 206 250 человек. За 10 месяцев 1937 года из рядов
командиров РККА было уволено 13 811 человек, из них арестовано 3776 человек. Как
видим, это даже не десятая часть. При этом арестовывались далеко не все
уволенные. Более того, не все эти люди были жертвами репрессий. Помимо
естественной убыли (по болезни, инвалидности, за смертью), из Красной Армии
увольняли за пьянство, растраты, хищения, моральное разложение. В 1938–1939
годах также пошел обратный процесс — уволенные и арестованные восстанавливались
и возвращались в строй.
Подводя итоги, можно оценить масштабы
политических «чисток» в Красной Армии следующим образом. В 1937–1939 годах были
арестованы 9579 человек начсостава и уволены по политическим мотивам 19 106
человек. Из числа арестованных 1457 были восстановлены в 1938–1939 годах, а из
числа уволенных — 9247 человек. Таким образом, заявления об «уничтожении 40
тысяч командиров» ни в коей мере не соответствуют действительности.
Общее число офицеров, репрессированных в
1937–1939 годах (без ВВС и флота), составляет 8122 арестованных и 9859
уволенных из армии. Причем далеко не все арестованные впоследствии были
расстреляны.
Парадоксально, но факт — некоторые показатели
после репрессий даже несколько выросли. К началу 1941 года 7,1%
командно-начальствующего состава имели высшее военное образование. До
репрессий, в 1936 году, эта цифра составляла 6,6%. Академическое образование в
1936 году имели 13 тысяч лиц начсостава, в 1939 году, после фактического
окончания репрессий — 23 тысяч, в 1941 году — 28 тысяч офицеров. Исследователь
репрессий Г. И. Герасимов пишет: «Может быть, это случайность или
фальсификация? Нет. Знакомство автора с архивными документами, отчётными
данными кадровых органов по арестованным и назначенным вместо них
военачальникам свидетельствует о росте академического образования по всем
основным должностным группам. Например, в пик репрессий, с 1 мая 1937 года по
15 апреля 1938 года, из 3 арестованных заместителей наркома обороны ни один не
имел академического образования, 2 из назначенных его имели. Из командующих
войсками округов: арестовано 3 „академика", назначено 8; заместители
командующих округами: арестовано 4 с высшим военным образованием, назначено 6;
начальники штабов округов: арестованные не имели академического образования, 4
из 10 назначенных его имели; командиры корпусов: арестовано 12 с высшим военным
образованием, назначено 19; начальники штабов корпусов: арестовано 14
„академиков", назначено 22. И так по всем должностям, за исключением командиров
дивизий.
33 арестованных комдива имели академическое
образование, а среди назначенных таких было только 27. В целом по высшему
командному составу количество назначенных, имеющих высшее военное образование,
превышает число арестованных с аналогичным образованием на 45%».
Капли в море
Однако нехватка командных кадров к началу
войны является общеизвестным и в целом соответствующим объективным данным
фактом. Действительно, для предвоенных месяцев характерно быстрое продвижение
командиров, недолгое пребывание в занимаемой должности. Дивизиями сплошь и
рядом командовали полковники вместо генерал-майоров, корпусами —
генерал-майоры, полками — майоры. Насколько в этом повинны репрессии?
Быстрое продвижение офицеров в 1939–1941 годах
объясняется, прежде всего, широкомасштабной реорганизацией армии. Первым шагом
в этом направлении был отказ летом 1939 года от системы тройного развертывания.
Это одномоментно вызвало увеличение числа стрелковых дивизий с 98 до 173, с
пропорциональным увеличением числа полков, батальонов, рот и взводов. Часть
дивизий расформировывали, переформировывали и сформировали заново.
Но разница между 98 стрелковыми дивизиями
августа 1939 года и 198 стрелковыми дивизиями июня 1941 года составляла 100
соединений. То есть только в рамках этих 100 дополнительных дивизий заново
сформировали 300 стрелковых полков и 200 артиллерийских полков. Всем им нужны
были командиры. Помимо стрелковых соединений формировались новые танковые
дивизии, полки. Росло число корпусных управлений и одновременно — число
корпусных артиллерийских полков. Те же процессы шли в авиации, формировались
новые авиаполки, авиадивизии.
Достаточно привести несколько примеров. Если
РККА в 1936 году по штату требовалось 58 582 лейтенанта, то в 1941 году их
нужно было уже 147 320 человек. Если даже пойти на массовое присвоение звания
«младший лейтенант» после сдачи несложного экзамена, то таковых «абитуриентов»
в 1941 году требовалось 95 797 человек. В 1936 году по штату нужен был 5501
майор, а в 1941 году — уже 20 430.
С 1936 года до июня 1941 года офицерский корпус
вырос более чем втрое. Цифры числа репрессированных командиров просто тонут в
этой массе новых должностей, порожденных быстрым ростом армии перед лицом
неизбежной войны.
Если соотнести численность репрессированных
командиров с численностью офицерского корпуса РККА июня 1941 года (439 143
человека), то получится результат, измеряемый единицами процентов. То есть,
если бы репрессий не было вовсе, вряд ли это радикально изменило бы ситуацию с
командными кадрами в июне 1941 года. Гипотетическая замена реального Павлова на
репрессированного Уборевича в Белоруссии в первые дни войны также вряд ли дала
бы однозначно положительный результат.
Основными тогда были другие, куда более мощные
действующие факторы, нежели личные качества командующего.
Кого? И за что?
Чем же вообще были вызваны репрессии? Сегодня
некоторые «горячие головы» говорят об оправданности репрессий, о действительно
существовавшем в рядах высших командиров Красной Армии заговоре. Однако
следственные материалы процессов не подтверждают эту версию.
В них нет никаких данных о конкретных шагах по
захвату власти. Лейтмотив показаний Тухачевского, Уборевича, Якира и других —
подготовка поражения Красной Армии в войне. Тем более странно говорить о
заговоре, охватывающем все те тысячи человек, которые были арестованы в
1937–1938 годах.
Вместе с тем нельзя отрицать, что верхушка
командного состава Красной Армии делилась на группы, с той или иной степенью
открытости враждовавшие друг с другом и даже с политическим руководством
страны. Характерный пример показывает нам Иона Эммануилович Якир, с 1925 года
возглавлявший Украинский военный округ. В 1933 году он открыто выступил против
политики коллективизации на Украине. В 1935 году кандидатура И. Э. Якира была
выдвинута на пост начальника Генерального штаба Красной Армии. Он отказался.
Позднее Якир противился делению Украинского военного округа надвое. В итоге ему
пришлось согласиться, и округ был разделен на Украинский и Харьковский.
Тем не менее в комсоставе Красной Армии пошли
разговоры о «батьковщине», о «Якире-батьке», который может позволить себе даже
не подчиняться решениям Москвы: «Якир не захотел — Якир не идет». В том же 1935
году Якиру было предложено перебраться в Москву на пост главы ВВС РККА. Однако
и «на авиацию» он не пошел, сославшись на состояние здоровья. Во главе ВВС
остался Алкснис.
Строптивого командующего округом в ответ
обходили в присвоении званий. Когда раздавали маршальские звезды, они, помимо
четырех безусловно популярных фигур (Ворошилова, Тухачевского, Егорова и
Буденного), достались В. К. Блюхеру, а не кому-то из командующих округов на
западе страны. Якир и Уборевич получили звания командармов 1-го ранга. Все это
порождало обиды и лишь углубляло противостояние с центральной властью. Когда по
неутешительным результатам проверки состояния ОКДВА встал вопрос о смещении
Блюхера, Тухачевский неожиданно «попросился» на Дальний Восток, будучи
совершенно незнаком со спецификой тамошнего театра военных действий. На
горизонте замаячил еще один строптивый командующий округом. Ответный удар
Кремля был неожиданным и жестоким, в стилистике той суровой эпохи.
Точнее, именно такие ходы делали эпоху
жестокой.
Началась череда процессов над командармами и
маршалами, из которых в НКВД были выбиты чудовищные признания. Ставкой в борьбе за власть была жизнь.
Если бы все ограничилось борьбой за власть, то
вряд ли репрессии затронули бы все ступени военной иерархии, от командира
взвода до командующего округом.
Репрессии охватывали все слои населения. Было
бы чересчур примитивно объяснять их только паранойей высшего политического
руководства страны. Одна из наиболее убедительных версий происхождения
репрессий как таковых напрямую связана с войной и военным ведомством.
Существовало «Положение о подготовительном к
войне периоде», согласно которому еще в 1920-е годы ОГПУ должно было проводить
аресты неблагонадежных лиц. Такой же по духу документ, к слову сказать,
существовал в 1913 году. Он предусматривал аресты жандармами лиц, подозреваемых
в шпионаже. Специфика советского государства и его внутренних и внешних врагов
значительно расширила список граждан, подпадающих под «Положение». Аресты
1937–1938 годов проводились в рамках «операции» по приказу наркома Ежова №
00447.
Под этот приказ подпадал примерно тот же круг
лиц, который так или иначе предусматривалось изолировать по «Положению о
подготовительном к войне периоде». Только реализация мероприятий, заложенных в
«Положении…», была сдвинута на мирное время. Аресты проводились, разумеется,
совершенно незаконно. Отбор проходил преимущественно «по анкете» и косвенным
данным.
Таким образом, Красную Армию в 19371938 годах
затронули два параллельно идущих процесса в советском обществе: борьба за
власть в ее высших эшелонах и «предмобилизационный» превентивный удар по
потенциальной «пятой колонне». Однако позволить себе даже относительно
умеренное в абсолютных цифрах «кровопускание» советские Вооруженные Силы конца
1930-х годов никак не могли.
Ввиду постоянного кадрового «голода» каждый
командир был на счету. Поэтому массовая «чистка» безусловно, привела к потере
для страны и армии многих грамотных и энергичных командиров.
Поэтому после ледяного душа Мюнхенского
сговора осени 1938 года в СССР начался обратный процесс — возвращение уволенных
и освобождение уже арестованных командиров. Даже те, кто вернулись, далеко не
всегда оказывались в нужное время в нужном месте. Просто потому, что пропускали
важный этап своей карьеры, проводя месяцы и даже годы в тюремной камере. Быстро
продвинувшийся до командарма и командующего фронтом К. К. Рокоссовский встретил
июнь 1941 года командиром корпуса. Быстро выдвинувшиеся в командармы К. Н.
Галицкий и А. И. Зыгин начали войну командирами дивизии. Примеры такого рода
можно приводить бесконечно.
Если бы не репрессии 1937–38 годов, полковник
А. И. Лизюков в июне 1941 года мог быть генералмайором и командиром одной из
танковых дивизий, вооруженных новейшими КВ и Т-34. У него уже был опыт
эксплуатации тяжелых машин, он в 1930-х командовал бригадой 50-тонных
многобашенных танков Т-35. Из-за нехватки командных кадров руководить
механизированными соединениями часто назначались далекие от техники люди,
бывшие командиры стрелковых соединений.
Они не всегда понимали специфику применения
нового рода войск. Либо на должности командиров танковых соединений попадали
крепкие середнячки, терявшиеся в сложной обстановке. Вряд ли, конечно, одно
соединение могло радикально изменить ход боевых действий. Но эффективность
использования новых машин, несомненно, была бы выше. Это означало бы
сохраненные жизни. И лишние километры, которые немцы не дошли бы до Москвы.
Источник: http://www.soldatru.ru/ (интернет-версия
журнала «Солдаты России» - №1-3, 2010
г.)
