Историческая аксиома, cогласно которой
процессы объединения государств и народов происходят особенно интенсивно при
наличии внешней угрозы, вновь подтвердилась в современной Европе. Правда,
сегодня в роли внешней угрозы выступает не военная опасность, не какая-нибудь
очередная монгольская орда, замаячившая на границах Европы, а финансовый и
экономический кризис, который при худших сценариях может оказаться не менее
разрушительным.
Становится всё очевиднее, что кризис евро не
может быть разрешён монетарными методами в долгосрочной перспективе. Можно
долго анализировать программы помощи Греции, Ирландии, Португалии, Испании и
Кипру, но надо признать, что всё это меры исключительно краткосрочные, они
могут лишь отсрочить гибель европейской валюты. Европа столкнулась с глубоким
системным кризисом, очень похожим по своему комплексному характеру на
экономический кризис СССР 1980-х. Долгосрочное решение лежит в глубинном
реформировании всей европейской модели, и никто не может гарантировать, что
результаты такой работы будут успешными.
Для вывода Европы из кризиса реформирование
необходимо сочетать с краткосрочными монетарными мерами по поддержке буксующих
финансовых систем целого ряда стран Европы. Их цель — не допустить
последовательного дефолта европейских стран до того, как результаты
долгосрочных программ начнут давать свои плоды.
В краткосрочной перспективе евробонды
позволили бы вернуть проблемным странам сообщества возможность занимать деньги
на рынках под процентные ставки, которые в разы лучше нынешних, а значит,
быстро насытить европейскую финансовую систему ликвидностью. Но, получив от
Германии «лёгкие деньги», политические элиты государств сообщества, не
отличающиеся немецкой организованностью и способностью адекватно реагировать на
изменения, скорее всего, окажутся не в силах провести крайне болезненные, но
абсолютно необходимые Европе структурные реформы. И через четыре пять лет
Европа вернётся в исходную точку кризиса евро, только к этому времени Германия будет
отягощена грузом обобщённого долга сообщества не меньше, чем Греция сегодня. И
просить о помощи будет некого.
У ЕС в прошлом уже был болезненный эпизод,
когда страны сообщества договорились соблюдать бюджетную дисциплину «под
честное слово». Введение в обращение евро предваряло принятие в 1997 году Пакта
стабильности и роста, который требовал от участников удерживать дефицит бюджета
на уровне трёх процентов, а предел госдолга на уровне 60 процентов ВВП. Это был
единственный предохранительный механизм, который мог удержать вместе страны
зоны евро, каждая из которых, пользуясь единой валютой, проводила собственную
валютную и бюджетную политику.
Увы, сами авторы этого документа в Париже и
Берлине первыми нарушили его положения всего год спустя после вступления в
силу. За Францией и Германией последовали остальные. В итоге к 2008 году из 27
государств 20 нарушили пакт.
Никакой реальной процедуры санкций за это не
было предусмотрено. Еврокомиссия, которая занималась мониторингом, лишь
монотонно выговаривала нарушителям, запуская длительные и малоэффективные
«процедуры устранения нарушений».
Более того, в 2002 году тогдашний глава
Еврокомиссии итальянский социалист Романо Проди заявил, что пакт — это глупый
документ, поскольку ограничивает доступ стран зоны евро к кредитам, а
следовательно, ограничивает возможности экономического роста, который
обеспечивается за счёт госрасходов, оплаченных заёмными деньгами.
В случае с Грецией долги после вступления в
зону евро только накапливались, апофеоз набора кредитов пришёлся на летнюю
Олимпиаду — 2004. Бюджет Игр превышал 10 миллиардов евро, не считая расходов на
строительство новой инфраструктуры и обеспечение безопасности. Все эти деньги
пришли в виде займов, которые Греция даже не попыталась погасить за последующие
годы, придя к бюджетному краху в 2010-м.
Итак, первая причина кризиса евро: Европа,
особенно её юг, привыкла жить на экономическом росте, основанном на заёмных
средствах. Таким образом, страны аккумулировали пузырь «плохих кредитов»
подобно американским банкам, спровоцировавшим мировой кризис 2008 года.
Второй причиной стала глобализация, вернее,
проблемы с адаптацией к ней. Аплодируя принципам свободной торговли, Западная
Европа видела только широкие возможности продвижения своих товаров на рынки
остального мира. Однако оказалось, что многие европейские отрасли
промышленности не способны конкурировать с менее качественной, но гораздо более
дешёвой продукцией государств Азии. Даже французское вино на европейском рынке
несколько потеснили латиноамериканские конкуренты. А текстильная промышленность
Испании погибла почти полностью после снятия в 2005 году квот экспорта на
европейский рынок китайской одежды и обуви после присоединения Китая к ВТО.
Третья причина: кризис социальной системы,
тесно связанный с европейской демографией. Пособия по безработице в ряде стран
сообщества достигли таких размеров, что прямо стимулируют нежелание работать.
Население стареет, продолжительность жизни увеличивается, соответственно, число
получателей пенсий растёт, а число активных налогоплательщиков падает.
Социальная нагрузка бьёт и по бизнесу. В Европе самая дорогостоящая рабочая
сила в мире, что приводит к стремительному переводу производств в страны СНГ,
Азию и Латинскую Америку.
Наконец, четвёртый элемент кризиса, который
часто недооценивают, — это психологическая смена ориентиров. Образ жизни,
пропагандируемый рекламой, СМИ, литературой и кино, сводится к тезису, что
работа — это зло, её в жизни должно быть как можно меньше, и для этого
необходимо прилагать максимум усилий. Во многих европейских странах принято
считать, что «настоящая жизнь начинается на пенсии». Опросы общественного
мнения показывают, что в этих странах Европы нормально воспринимают людей, не работающих
по принципиальным соображениям.
Справедливости ради нужно отметить, что
нынешняя финансовая ситуация в государствах Скандинавии едва ли не самая лучшая
в Европе. Возможно, причина кроется в нордическом характере, исторической
привычке к тяжёлым условиям и стремлении жить по средствам?
Структурные реформы, которые необходимы
Европе: сокращение социальных выплат, повышение пенсионного возраста,
перераспределение госсобственности, возможно, приватизация отдельных
госсекторов для обеспечения более эффективного управления, тщательная экономия
на госаппарате, определение приоритетных отраслей промышленности для каждой
страны и их целевое развитие ускоренными темпами для повышения
конкурентоспособности экономик стран ЕС на мировом рынке. Наконец, пересмотр
налоговой политики если не для привлечения, то хотя бы удержания бизнеса.
Не надо быть экспертом, чтобы понять,
насколько сложно в демократическом обществе реализовать подобные реформы,
которые неизбежно приведут к падению привычного уровня жизни во всей Европе.
Николя Саркози попытался провести пенсионную
реформу во Франции — избиратели ему этого не простили. На последних выборах
победил социалист Франсуа Олланд, пообещавший французам за счёт богачей вернуть
всё, как было до кризиса. Как результат — из Пятой республики нарастает бегство
капитала.
Когда Франсуа Олланд обращается с идеей
введения евробондов к Ангеле Меркель, немцы слышат следующее: «Мы отобрали у
своих богатых всё, чтобы обеспечить нынешнему поколению французских избирателей
безбедную старость. Теперь и вы как первая экономика зоны евро внесите свою
долю, причём не только для французов, но для греков, испанцев и остальных
государств сообщества». Ни один немецкий политик на это не пойдёт никогда!
И последний психологический момент. Меркель и
её команда относятся к принципиально новому поколению немецких политиков. Они
уже не испытывают той вины за преступления фашизма в годы Второй мировой войны,
которую Германия искупала 50 лет, порой даже в ущерб собственным интересам. В
Германии Ангелы Меркель эти интересы чётко обозначились, и канцлер намерена их
отстаивать.
Таким образом, выбор сегодня достаточно прост.
Европа приступит к глубокому реформированию своей экономики и образа жизни. В
противном случае единой валюте, а возможно, и всему европейскому проекту в
нынешнем виде грозит угасание. Понимание этой угрозы есть у многих европейских
лидеров. Последний саммит ЕС 28—29 июня принял новый документ — Пакт роста и
занятости.
Пакт роста и занятости направлен на
преодоление экономического спада и создание новых рабочих мест в Европе за счёт
инвестирования средств в новейшие разработки, энергетику и инфраструктурные
проекты. Объём его финансирования должен составить около 120 миллиардов евро.
Пакт должен быть введён в действие уже до
конца этого года.
Итак, после двух с половиной лет острого
кризиса евро стала очевидной чёткая тенденция, что все усилия по восстановлению
европейской экономической и финансовой системы ведут по пути усиления
европейской интеграции. Речь идёт о быстрой федерализации Евросоюза, получении
институтами ЕС таких новых властных полномочий и компетенций, какие невозможно
было представить ещё пять лет назад. Обратной стороной процесса становится
медленное ослабление роли национальных правительств стран ЕС.
Таким образом, идея создания Соединённых
Штатов Европы, которая ещё пять лет назад казалась наивной и утопической,
сегодня неожиданно обретает серьёзные перспективы реализации. При одном
серьёзном «но»: при быстром усилении роли технократических европейских
институтов Брюсселя под вопросом оказывается демократическая основа Европы.
Посты в исполнительной структуре ЕС — Еврокомиссии, так же как руководящие
кресла во всех остальных институтах ЕС распределяются в рамках закрытых
переговоров между главами 27 государств сообщества. Никакие выборы не оказывают
прямого влияния на их состав. Это было нормально и естественно ещё пять лет
назад, когда эти структуры занимались только координацией действий внутри
сообщества. Однако как быть, если процесс быстрой аккумуляции власти даст им в
руки реальные экономические и политические рычаги влияния на жизнь каждого из
государств Европы и каждого её гражданина?
А ведь именно это сегодня и происходит.
Европейская комиссия уже даёт оценки бюджетам государств зоны евро на стадии их
формирования и если считает, что бюджет содержит проблемные зоны, например
чрезмерные социальные расходы, то может потребовать коррекции. До кризиса о
таком уровне контроля со стороны Брюсселя за святая святых экономической жизни
национальных стран — членов сообщества нельзя было и помыслить.
Сегодня становится очевидно, что если единой
Европе суждено справиться с кризисом, что будет сделать очень непросто, то
посткризисный Евросоюз будет иметь очень мало общего с аморфной и
неповоротливой организацией, в которую сообщество превратилось после расширения
2004 года, когда разом были приняты 10 стран Центральной и Восточной Европы.
Примечательно, что к разделу институционального пирога новых властных
полномочий в единой Европе стремится успеть и Европейский парламент. Этот орган
вообще чрезвычайно интересен — это единственный из европейских институтов,
который избирается прямым голосованием по всем европейским странам. Однако
Европарламент и не является законодательным органом! Это совещательный орган,
который изначально создавался как механизм учёта общественного мнения при
принятии ключевых европейских решений. С течением лет он не переставал
стремиться к обретению новых функций, при этом его заветной мечтой является
превращение в полноценный законодательный орган с полноценным правом принятия
законов.
Верным этой традиции остался и нынешний глава
Европарламента Мартин Шульц, который заявил на последнем саммите, что для
успеха борьбы с кризисом в Европе необходимо усилить роль Европарламента на
европейской арене. Он предложил принять новое межинституциональное соглашение
Евросоюза, которое подпишут Совет ЕС, Еврокомиссия и Европарламент для
улучшения координации действий между собой в борьбе с кризисом. Подписание
такого соглашения — это упрощённый путь усиления в Брюсселе позиций
Европарламента, не требующий сложной процедуры одобрения базовых документов ЕС
и их ратификации на национальным уровне.
Таким образом, Евросоюз пытается сегодня
нащупать схему новой интеграционной структуры, в которой экономический, а
возможно, и политический суверенитет национальных правительств вновь
сократится. Впрочем, в нынешних условиях они это едва ли заметят.
