Источник: http://ria.ru/
Александру Ивановичу Герцену везет на круглые
юбилеи. Свое двухсотлетие, как и свое столетие, он встретил бы в той России,
где его писания остаются актуальными. В 1912 году в России его сочинения
издавались с цензурными изъятиями - значит, их еще боялись. Да и в 2012 году он
оказался бы в России, которая ему была хорошо знакома, - в России с
абсолютистской государственной властью, с тянущейся к этой власти православной
церковью, с вечно недовольной интеллигенцией.
Вполне понятна была бы Герцену и
благосклонность, которую эта недовольная интеллигенция и выросший из нее
"средний класс" готовы проявить к любым врагам власти. То к
"борцам с российским империализмом" за границей (привет любимой Герценом
Польше!), то к собственным левым радикалам.
И даже привычный Герцену по дружбе с Михаилом
Бакуниным тип русского левого радикала возродился - посмотрите на Сергея
Удальцова или на Илью Будрайтскиса. Нет, не всех настоящих левых повывели в
России Сталин и Брежнев…
Кто же его
разбудил?
Как будто не было почти целого столетия, когда
в России побеждали и творили Бог знает что ЯКОБЫ единомышленники Герцена -
российские большевики-коммунисты. Наверное, Ленин своей любовью нанес памяти
Герцена еще больший урон, чем памяти Бердяева или Ильина - своей ненавистью.
Бердяева, Ильина и Трубецкого Ленин выслал из
страны на "философском пароходе" и изъял из библиотек, превратив в
запретный плод. С Герценом вышло хуже - его советская власть своими похвалами
превратила в снотворное, заставив несколько поколений русских людей заучивать в
школе: "Декабристы разбудили Герцена".
Вспоминается анекдот советских времен:
"Когда было восстание декабристов?" - "Ночью". -
"Почему?" - "Ну, они же разбудили Герцена".
На самом деле Герцена разбудил относившийся к
своим крестьянам как к скотине отец, а в еще большей мере - дядя, державший у
себя целый гарем из дворовых девок.
Есть люди, которых разврат
"раскрепощает", а есть люди, которых он оскорбляет. Герцена видимый
им с детства разврат оскорблял. Он никогда в жизни не мог вынести, не мог хоть
на минуту оправдать издевательство одного человека над другим, унижение
человеческого достоинства. Это и сделало Герцена сначала врагом самодержавия (в
России), а потом и врагом авторитарной буржуазности (в Западной Европе, куда он
хитростью выбрался из России после смерти отца в 1847 году).
Враг
жандармов от Атлантики до Урала
"Уважьте во мне свободу человека. Свобода
лица - величайшее дело, на ней только и может вырасти действительная воля
народа, - писал Герцен, объясняя свое решение остаться за границей. - У нас
лицо всегда было подавлено, даже не стремилось выступить… Свободное слово у нас
всегда считалось за дерзость".
Это о России? Да, но, как оказалось, не только
о ней. Выехав на Запад перед самым революционным 1848 годом, Герцен приехал в
Европу не испуганным провинциальным диссидентом, а истинным "русским
европейцем", с детства владеющим несколькими языками и отнюдь не
отказывавшим себе в праве критиковать "свободный мир".
Оглянувшись вокруг себя в Европе, Герцен
делает открытие. Если в России Николая Первого рядом со свободно мыслящим
человеком стоит полицейский, внимательно следящий, чтобы из-под пера
правдолюбца не вышла крамола, то у европейца еще более строгий полицейский
сидит внутри. И этот "внутренний полицейский" то и дело останавливает
перо европейца, да так строго, как порой и не снилось незадачливому российскому
жандарму. Теперь это называют внутренней цензурой.
Герцен вдруг заметил, что, попадая в Европу,
русские революционеры последовательнее, радикальнее, смелее своих французских
или английских собратьев. "Внутренний полицейский" никак не заглушает
их голос, и Герцен пишет об этом со своеобразной гордостью: "Странная
судьба русских - видеть дальше соседей, видеть мрачнее и смело высказывать свое
мнение, - русских, этих "немых",- как говорил Мишле".
Диссидентское
русофильство
Жюль Мишле (1798-1874) - этому французскому
историку, будущему другу Александра Ивановича, предстояло сыграть выдающуюся
роль в судьбе Герцена и герценского наследия. Именно ему адресовано письмо,
ставшее самым ярким политическим памфлетом Герцена, - его брошюра "Русский
народ и социализм".
В этой работе впервые проявилась та особая
диссидентская гордость за Россию, о которой мы недавно вновь услышали из уст
людей, пришедших домой с митинга на Болотной площади. Недаром Герцен еще в
советское время стал любимым писателем диссидентки Валерии Ильиничны
Новодворской.
Давайте вчитаемся в письмо Герцена к Мишле,
который в пылу защиты Польши тогда, в 1851 году, написал, что русские вообще -
"не люди":
"Если вы разумеете Россию официальную,
царство-фасад, византийско-немецкое правительство, то вам и книги в руки. Мы
соглашаемся вперед со всем, что вы нам скажете, - не нам тут играть роль
заступника. У русского правительства так много агентов в прессе, что в
красноречивых апологиях его действий никогда не будет недостатка… Но русский
народ, милостивый государь, жив, здоров и даже не стар. Прошлое русского народа
темно, его настоящее ужасно, но у него есть права на будущее. Он не верит в
свое настоящее положение, он имеет дерзость тем более ожидать от времени, чем
менее оно дало ему до сих пор".
С рождения автора этих строк прошло 200 лет, а
выработанная им формула "народ люблю, а государство - нет", в глазах
многих не устаревает. Никак не канет в Лету и герценский нигилистический взгляд
на русскую историю, явно сформулированный в пику казенно-оптимистической триаде
главы Третьего Отделения Александра Бенкендорфа: "Прошлое России
удивительно, ее настоящее более чем великолепно, что же касается будущего, то
оно выше всего, что может нарисовать себе самое смелое воображение".
Конечно, Бенкендорф занимался лакировкой
исторической действительности. Но и Герцен с его "темным прошлым и ужасным
настоящим" сгущал краски. Впрочем, корень необъективности Герцена - это
его уже упомянутое нами неприятие унижения человека, его чувство вины за то,
что его предки-дворяне делали со своими крепостными. Любителям порассуждать о
"быдле" и о "крушении генофонда" России неплохо бы
вчитаться в следующие строки первого революционера России.
"Виновато ли меньшинство, что все
историческое развитие, вся цивилизация предшествующих веков была для него, что
у него ум развит за счет крови и мозга других, что оно вследствие этого далеко
ушло вперед от одичалого, неразвитого, задавленного тяжким трудом народа?"
- спрашивает себя Герцен в "Письмах с того берега". И приходит к
выводу - вина дворян может быть снята лишь тем, чтобы сознательно поправлять
свой "бессознательный грех".
Неутомимый
лондонский блогер
И Герцен поправлял этот грех, он работал - в
той сфере, где чувствовал себя наиболее полезным, талантливым, востребованным.
Его издававшаяся в Лондоне газета "Колокол" стала в XIX веке еще
более мощным средством борьбы с коррупцией, чем интернет сегодня.
На страницы "Колокола" чиновники
боялись попасть - это было страшным позором. Популярность газеты снизилась
только после поддержки с ее стороны весьма жестокого польского восстания 1863
года, воспринятой русским обществом как предательство.
Всегда ли Герцен был справедлив в своей
критике современного ему русского общества? В советские годы полагалось
отвечать - всегда. Теперь, слава Богу, есть возможность сказать - не всегда. И
для памяти Герцена это хорошо. Потому что даже в своих несправедливостях он был
проницателен и по-своему велик. Вот, например, как пишет он о современной ему
русской православной церкви:
"После царя одно духовенство могло бы
иметь влияние на православную Россию. Оно представляет в правительственных
сферах старую Русь; духовенство не бреет бороды и тем самым осталось на стороне
народа. Народ с доверием слушает монахов… Но попы утратили всякое влияние
вследствие жадности, пьянства и близких отношений с полицией. И здесь народ
уважает идею, но не личности".
Будущее показало, что в своей
огульно-негативной оценке духовенства Герцен был неправ: многие священники
всего через 50 лет после его смерти шли на смерть и на муки, не отрекаясь от
веры в уничтожавшем их как "пережиток" атеистическом государстве. И в
конце концов церковь победила, пережив советскую власть (вот уж воистину
"пережиток").
Но и жадность, и пьянство, и панибратство с
силовиками XIX века тоже были. И забывать этого нельзя - чтобы не повторить все
тот же проклятый цикл русской истории. А если хоть на день забудем - давайте
перечитаем Герцена.
