Русские
и коммунизм или «Василий Иванович, ты за кого – за большевиков али за
коммунистов?»
Источники:
http://komitet-2012.com/, http://zavtra.ru/
Часть первая. Автор С.Г.
Кара-Мурза
(Глава из книги «Матрица «Россия»)
В ходе перестройки и
реформы в нашем общественном сознании был создан хаос, который превратился в
особый порядок, называемый Смутой. И кризис, и хаос, и смуты – важные состояния
общества, как и болезни у человека, они изучаются наукой.
Смута – это «система
порочных кругов», историческая ловушка, из которой народу трудно выбраться.
Свойством этого состояния является утрата способности к рефлексии – анализу
предыдущих состояний. Это мешает понять происходящее (оно ведь «вырастает» из
прошлого), а затем – и предвидеть будущее. Иными словами, не дает различить те
возможные пути в будущее, которые идут от нынешнего перекрестка. Это трагедия:
представьте себе «витязя на распутье», который от камня не видит никаких путей.
Здесь речь пойдет лишь
об одном провале в нашем сознании – Смута как будто проглотила целый кусок той
мировоззренческой матрицы, на которой и был собран наш народ. XX век – это
несколько исторических периодов в жизни России, периодов критических. Суть
каждого из них была в столкновении противоборствующих сил, созревавших в
течение веков. В разных формах эти силы будут определять и нашу судьбу в XXI
веке. Но весь XX век Россия жила в силовом поле большой мировоззренческой
конструкции, называемой русский коммунизм. Знать ее суть необходимо всем, кто
собирается жить в России, а уж тем более тем, кто желает Россию укреплять. Блок
этого знания и вышибли из нашего разума за последние 20 лет.
Это была одна из
главных операций психологической войны против России, начатая в 70‑е годы. В 80‑е годы в нее включились отечественные силы,
в том числе и «патриоты», а потом и государство. В самые последние годы
государство перешло к обороне, но очень вялой – его «личный состав» тоже
контужен. Вся история советского проекта стала для нас черной дырой (или «черным
ящиком»), а мы все стали «людьми ниоткуда» по кличке «постсоветские».
В результате трезвое
знание о русском коммунизме имеют именно враги России, а те, которым без России
не жить, воюют друг с другом из‑за призраков.
Одни не
желают никакого трезвого знания потому, что возненавидели «коммуняк», другие
потому, что не могут отвлекаться от защиты светлых идеалов коммунизма. И те, и
другие остаются слепыми – бродят по исторической ловушке и тянут назад тех, кто
пытается выбраться.
В лучшем положении
сейчас студенты. «Битвы призраков» их затронули меньше, они более открыты
непредвзятому знанию. Оно для них – прагматическая ценность. Я выскажусь, имея
в виду именно такого читателя.
Русский коммунизм –
сплетение очень разных течений, необходимых, но в какие‑то моменты враждебных друг другу. Советское
обществоведение дало нам облегченную модель этого явления, почти пустышку. До
войны иначе и нельзя было, а потом Хрущев искажал картину из своих фракционных
интересов. При Брежневе верхушка
была не на высоте задачи, да и уже блокирована интеллектуалами с «новым
мышлением». Они еще оставались коммунистами, но уже «евро». Главные вещи мы
начали изучать и понимать в ходе катастрофы – глядя на те точки, по которым
бьют.
В самой грубой форме я
представляю русский коммунизм как синтез двух больших блоков, которые начали
соединяться в ходе революции 1905–1907 гг. и стали единым целым перед войной (а
если заострять, то после 1938
г.). Первый блок – то, что Макс Вебер назвал
«крестьянский общинный коммунизм». Второй – русская социалистическая мысль,
которая к началу XX в. взяла как свою идеологию марксизм, но им было прикрыто
наследие всех русских проектов модернизации, начиная с Ивана IV.
Оба эти блока были
частями русской культуры и имели традиции, о которых много написано. Оба имели
сильные религиозные компоненты. Общинный коммунизм питался «народным
православием», не вполне согласным с официальной церковью, со многими ересями,
имел идеалом град Китеж («Царство Божье на земле»), у социалистов – идеал
прогресса и гуманизм, доходящий до человекобожия. Революция 1905 г. – дело общинного
коммунизма, почти без влияния второго блока. Зеркало ее – Лев Толстой. После
нее произошел раскол у марксистов, и их «более русская» часть пошла на смычку с
общинным коммунизмом. Отсюда «союз рабочего класса и крестьянства», ересь для
марксизма. Возник большевизм, первый эшелон русского коммунизма. Раскол
социалистов в конце привел к Гражданской войне, все «западники» объединились
(под рукой самого Запада) против большевиков‑«азиатов».
Во время Гражданской
войны крестьяне еще различали большевиков и коммунистов (как русских и евреев).
Это показано в фильме
«Чапаев», но раньше мы не понимали смысла вопроса: «Василий Иванович, ты за
кого – за большевиков али за коммунистов?» Фурманов понимал. После Гражданки
демобилизовался миллион младших и средних командиров из деревень и малых
городов – «красносотенцы». Они заполнили госаппарат, рабфаки и университеты,
послужили опорой сталинизма. Конфликт между «почвенной» и «космополитической»
частями коммунизма кончился кровавыми репрессиями, тонкая прослойка
«космополитов» была почти сожрана, с огромными потерями для страны. Но в
благополучный сытый период 70‑80‑х годов
возродилась уже как сознательный враг – и взяла реванш. Теперь в основном в
виде «оборотней» типа Гайдара.
Соединение в русском
коммунизме двух блоков, двух мировоззренческих матриц, было в российском
обществе уникальным. Ни один другой большой проект такой структуры не имел – ни
народники (и их наследники эсеры), ни либералы‑кадеты,
ни марксисты‑меньшевики, ни консерваторы‑модернисты
(Столыпин), ни консерваторы‑реакционеры (черносотенцы), ни анархисты (Махно). В
то же время, большевизм многое взял у всех этих движений, так что после
Гражданки видные кадры из всех них включились в советское строительство.
Какие главные задачи,
важные для судьбы России, смог решить русский коммунизм? Что из этих решений
необратимо, а в чем 90‑е годы пресекли этот корень? Что из
разработок коммунистов будет использовано в будущем? Тут и нужен трезвый
анализ. Главное я вижу так.
Большевизм преодолел
цивилизационную раздвоенность России, соединил «западников и славянофилов». Это
произошло в советском проекте, где удалось произвести синтез космического
чувства русских крестьян с идеалами Просвещения и прогресса. Это –
исключительно сложная задача, и сегодня, разбирая ее суть, поражаешься тому,
как это удалось сделать. Японцам это было сделать гораздо проще, а уже Китай
очень многое почерпнул из опыта большевиков.
Если брать шире, то
большевики выдвинули большой проект модернизации России, но, в отличие от Петра
и Столыпина, не в конфронтации с традиционной Россией, а с опорой на ее главные
культурные ресурсы. Прежде всего, на культурные ресурсы русской общины, о чем
мечтали народники. Этот проект был в главных своих чертах реализован – в виде
индустриализации и модернизации деревни, культурной революции и создания
специфической системы народного образования, своеобразной научной системы и
армии. Тем «подкожным жиром», который был накоплен в этом проекте, мы питаемся
до сих пор. А главное, будем питаться и в будущем – если ума хватит. Пока что
другого источника не просматривается (нефть и газ – из того же «жира»).
Сразу выскажу свое
убеждение в том, что проект реформ, предполагающий опору только на структуры
западного типа (гражданское общество и рынок), обречен у нас на провал. Если у
реформаторов будет достаточно сил, чтобы держать традиционную культуру в
хрипящем полузадушенном состоянии, то Россия как цивилизация и как большая
страна будет ликвидирована. По крайней мере, на обозримое будущее. Только Запад
смог осуществить проект развития, порвав с традиционным обществом, но лишь
потому, что длительное время мог изымать огромные средства из колоний, а потом
уже собирать со всех дань как технологический лидер. Россия такой возможности не
имела и не получит.
Второе, чего смогли
добиться большевики своим синтезом, это на целый (хотя и короткий) исторический
период нейтрализовать западную русофобию и ослабить накал изнуряющего
противостояния с Западом. С 1920 по конец 60‑х
годов престиж СССР
на Западе был очень высок, и это дало России важную передышку. Россия в облике
СССР стала сверхдержавой, а русские – полноправной нацией. О значении этого
перелома писали и западные, и русские философы, очень важные уроки извлек из
него первый президент Китая Сунь Ятсен и положил их в основу большого проекта,
который успешно выполняется.
Из современных
мыслителей об этом хорошо сказал А.С. Панарин: «Русский коммунизм по‑своему блестяще решил эту проблему. С одной стороны, он
наделил Россию колоссальным „символическим капиталом" в глазах левых сил Запада – тех
самых, что тогда осуществляли неформальную, но непреодолимую власть над умами –
власть символическую.
Русский коммунизм
осуществил на глазах у всего мира антропологическую метаморфозу: русского национального
типа, с бородой и в одежде «a la cozak», вызывающего у западного обывателя
впечатление «дурной азиатской экзотики», он превратил в типа узнаваемого и
высокочтимого: «передового пролетария». Этот передовой пролетарий получил
платформы для равноправного диалога с Западом, причем на одном и том же языке
«передового учения». Превратившись из экзотического национального типа в
«общечеловечески приятного» пролетария, русский человек стал партнером в
стратегическом «переговорном процессе», касающемся поиска действительно
назревших, эпохальных альтернатив».
Надо сказать, что
сейчас, всеми своими телодвижениями демонстрируя свою лояльность Западу, мы
получаем в ответ не знаки уважения и любви, а более или менее вежливое
презрение. Очень там тонка прослойка дальновидных людей, которые понимают
значение России и ценят ее независимо от конъюнктуры, даже «всеми плюнутую».
Третья задача, которую
решили большевики и масштаб которой мы только сейчас начинаем понимать, состоит
в том, что они нашли способ «пересобрать» русский народ, а затем и вновь
собрать земли «Империи» на новой основе – как СССР. Способ этот был настолько
фундаментальным и новаторским, что приводит современных специалистов по
этнологии в восхищение – после того, как опыт второй половины XX века показал,
какой мощью обладает взбунтовавшийся этнический национализм.
Как только Первая
мировая война погрузила в кризис сословное общество и монархию России,
национализм развалил Империю. Либералы Временного правительства ему помогали.
Белые пытались бороться под флагом Реставрации и, по словам историка,
«напоролись на национализм и истекли кровью». А коммунисты нейтрализовали
этнические элиты своим предложением собраться всем народам в «республику
Советов». И Красная армия везде принималась как своя, нигде националисты не
смогли представить ее как иностранную. Этнический национализм элиты нерусских
народов России был загнан в бутылку, где и сидел, пока его не выпустил
Горбачев, добивший русский коммунизм изнутри.
Но в
решении этой задачи еще важнее было снова собрать русских в имперский (теперь
«державный») народ. Этот народ упорно «демонтировали» начиная с середины XIX
века – и сама российская элита, перешедшая от «народопоклонства» к
«народоненавистничеству», и Запад, справедливо видевший в русском народе
«всемирного подпольщика» с мессианской идеей, и западническая российская
интеллигенция. Слава богу, что сильна была крестьянская община, и она сама,
вопреки всем этим силам, начала сборку народа на новой матрице. Матрица эта
(представление о благой жизни) изложена в тысячах наказов и приговоров сельских
сходов 1905–1907 гг., составленных и подписанных крестьянами России. И слава
богу, что нашлось развитое политическое движение, которое от марксизма и
перешло на эту матрицу («платформу»). Так и возник русский коммунизм. Это был
случай, о котором Брехт сказал: «Ведомые ведут ведущих».
Сейчас
духовные потомки тех, кто тогда пошел наперекор «ведомым», вроде бы взяли
реванш – ну и в каком состоянии оказался народ? Но это другая история, а тогда
сборка народа была совершена быстро и на высшем уровне качества. Так, что Запад
этого не мог и ожидать, – в 1941
г. его нашествие встретил не «колосс на глиняных ногах»,
а многомиллионная образованная и здоровая молодежь с высочайшим уровнем
самоуважения и ответственности. Давайте сегодня трезво оглянемся вокруг: видим
ли мы после уничтожения русского коммунизма хотя бы зародыш такого типа
мышления, духовного устремления и стиля организации, который смог бы, созревая,
выполнить задачи тех же масштабов и сложности, что выполнил советский народ в
30‑40‑е годы, «ведомый»
русским коммунизмом? А ведь такие задачи на нас уже накатывают.
Это уже
частность, но ведь факт, что русский коммунизм доработал ту модель
государственности, которая была необходима для России в новых, труднейших
условиях XX века. Основные ее контуры задала та же общинная мысль («Вся власть
Советам»), но в этом крестьянском самодержавии было слишком много анархизма, и
мириады Советов надо было стянуть в мобильное современное государство. Это и
сделали коммунисты, и это была творческая работа высшего класса. Как глупо
сегодня забывать этот опыт!
Четвертую задачу,
которую решил русский коммунизм (именно в его двуединой сущности), назову
совсем кратко. Он спроектировал и построил большие технико‑социальные системы жизнеустройства России, которые позволили
ей вырваться из исторической ловушки периферийного капитализма начала XX века,
стать индустриальной и научной державой и в исторически невероятно короткий
срок подтянуть тип быта всего населения к уровню развитых стран. Мы не понимали
масштабов и сложности этой задачи, потому что жили «внутри ее» – как не думаем
о воздухе, которым дышим (пока нас не взяла за горло чья‑то мерзкая рука).
На деле все эти
большие системы «советского типа» – замечательное творческое достижение нашего
народа. В их создании было много блестящих открытий и прозрений, во всех них
есть что‑то от автомата Калашникова –
гениальная простота и красота. Замечательные, великолепные создания – советская школа
и наука, советское здравоохранение и советская армия, советское промышленное
предприятие с его трудовым коллективом и детским садом и советская колхозная
деревня, советское теплоснабжение и Единая энергетическая система.
Все это за последние
двадцать лет оболгали и исковеркали. Для уничтожения «империи зла» это было
необходимо. Но едва ли не самая главная для нас часть этого злодеяния
заключается в том, что молодежь отвратили от знания о том, как все это
работает. А ведь страшная истина заключается в том, что иных, «антисоветских»
больших систем построить уже не удастся. Место занято! Можно изуродовать РАО
ЕЭС или даже уничтожить ее, но построить иную, «западного» типа, уже не выйдет.
Как мы видим, можно уничтожить советскую науку, но планы создания какой‑то иной науки поражают своим ничтожеством, как будто в
наказание кто‑то с неба щелкнул разрушителей по лбу.
Все мы – наследники
русского коммунизма, никакая партия или группа не имеет монополии на его явное
и тайное знание. И все же, антисоветизм и антикоммунизм отвращают от него. Я
смотрю на это с горечью, и дело не в политике. Сегодня отворачиваться от этого
знания глупо, а завтра будет уже убийственно.
Часть
вторая. Автор – Владимир Карпец
Участие российских коммунистов в так
называемом «протестном движении», подписание ими соглашения с «Левым фронтом» и
прочие события на левом фланге сегодняшней политической жизни заставляют вновь
обратиться к историческим корням, истокам и смыслу русского коммунизма, однако,
не с позиций бердяевской «философии свободы», а, в определенном смысле, с
противоположных.
«Коммунизмов» в России всегда было два. Известный
вопрос крестьян Василию Ивановичу из знаменитого фильма: «Ты за кого, Василий
Иванович, за большевиков или за коммунистов?» — не случайно на всю страну
прозвучал с экрана в 1934 году, накануне известных событий, вполне справедливо
— с любых позиций — расцененных в том же Берлине как разрыв с собственно
коммунистической «керигмой» .
Под «коммунистами» тогда с полунамека узнавали
сторонников «интернациональной» линии, «чистого марксизма», сторонников
«международного рабочего движения», и не в последнюю очередь, «партийной
демократии». Эти люди, в основном представители так называемой «ленинской гвардии»,
опирались на историю мирового социалистического движения и вообще «мировой
левой», а также на «наследие великой Французской революции», включая — пусть
косвенно — «права человека», на «просвещенчество» и атеизм, во всяком случае
антиправославие. Наиболее ярким их представителем был Троцкий, но, так или
иначе, к ним относилась, по сути, вся тогдашняя «оппозиция». Их идеалом была
«мировая революция» или «перманентная революция» — строго по Марксу. При этом
Советской Россией они готовы были пожертвовать, о чем сам Троцкий неоднократно
говорил и писал. Характерно также, что возможным сотрудничеством «рабочего
интернационала» с мировой банковской системой они не отрицали. Об этом
свидетельствуют опубликованные сравнительно недавно материалы т.н. «допросов
Раковского». Но, собственно, и сам Маркс критиковал в основном национальный
промышленный капитал, но нисколько не банкиров.
С другой стороны, в крестьянских «большевиках»
просвечивали совершенно иные черты. Черты «Большевика» с картины Кустодиева,
героев Пимена Карпова и Андрея Платонова, русских «пролетаристов» и
«красносмертников». Эти образы кристаллизировались после раскола XVII
века, но принадлежат еще дохристианской древности. Это Микула из известной
былины, а, быть может, даже и Святогор. Это весь «черный», трудовой люд, ранее
бывший и в «Союзе Русского народа», но не нашедший правды и там, всеми
преданный. В 1924 году именно эти люди под легко колеблемой оболочкой «рабочих
от станка» составили основу партии после т.н. «ленинского призыва». Это именно
они создали советскую промышленность, победили трагически ошибшуюся Германию и
полетели в космос. Это «вторая (или первая?) сторона» Руси, без которой она
невозможна, как — в одинаковой степени — и без Царско-княжеской.
Жестким выражением этого противостояния еще
при жизни Ленина стала борьба вокруг двух проектов образоваия СССР —
сталинского, о вхождении старинных Русских владений в состав новой России, и
ленинского, основанного на керигматически-марксистском «праве наций на
самоопределение, вплоть до отделения» в ожидании создания глобальной
республики. Тогда победил антирусский ленинский проект, но реакцией — в прямом
смысле — на него стал русский «ленинский призыв». Тем не менее, матрица
системной ошибки ( или диверсии ) оставалась и ждала своего часа проявления. Этим
часом и стал роковой 1991 год.
Николай Устрялов, а вслед за ним —
добросовестный Михаил Агурский определили всё это как «национал-большевизм», но
гораздо точнее были немецкие кинематографисты, назвавшие свой обошедший в 1963
году все экраны мира фильм «Русское чудо».
ХХ съезд КПСС, с его «возвращением к ленинским
принципам», был, по сути, марксистской диверсией. «Коммунисты» — вспомним,
кстати, хрущевское «коммунизм через двадцать лет» — стали снова одолевать
«большевиков». Не случайна была демонизация именно 1937 года с нарочитым
замалчиванием всех остальных трагических (не отделимым от «титанических» — в
прямом смысле) сторон советской истории. Не случайны были и хрущевские
«совнархозы», разделившие страну на части почти по тому же принципу, по
которому строят свои чертежи сегодняшние «национал-демократы» Только
сохранявшаяся сталинская структура партии, взбунтовавшейся против
«волюнтаризма» Хрущева, не дала тогда осуществить этот план до логического
завершения.
В шестидесятые и семидесятые годы видимым
проявлением борьбы «двух коммунизмов» стала борьба внутри «литературы
социалистического реализма»: с одной стороны — «Лонжюмо» Вознесенского или
«Казанский университет» Евтушенко, с другой, например, «Журбины» или «Чего же
ты хочешь?» Всеволода Кочетова. Обе стороны «клялись Лениным», но речь шла
совершенно о другом.
Всё это происходило внутри Коммунистической
партии. Всё это в ней осталось и никуда не делось. — именно потому, что КПРФ
провозглашает себя наследницей и РСДРП(б), и ВКП(б), и КПСС. КПРФ —
одновременно и «партия трудового народа», и партия, наследующая линии
«поражения своего правительства» в войне 1914-17 гг. Сами коммунисты пытались
еще несколько лет назад одолеть «неотроцкизм» в своих рядах. Теперь он
одолевает их. Ведь речь идет именно о сохранении и единстве России.
